У него уже сто лет не водилось носового платка. У него был меч. (с)
Дядюшка Уэверли предлагает выпить по бокалу шампанского в честь рождественского Сочельника, а также в честь радостного события: найден шар с первой частью секретного кода!
Название: Самый большой недостаток
Автор: засекречено до 02.01.2018 включительно
Фандом: Агенты А.Н.К.Л. (2015)
Размер: мини, ~4 000 слов
Рейтинг: R
Категория: ангст, юст, немного юмора
Персонажи, пейринг: Илья Курякин, Наполеон Соло
Предупреждение: все персонажи принадлежат фильму «Агенты А.Н.К.Л.» (2015)
Подарок для AnnaHi
Развернуть подарок- Пап, смотри, какой красивый, - слышит Илья звонкий детский голос.
- Тебе нравится? Странно. Эта скульптура называется «аттический курос», ей больше двух с половиной тысяч лет.
- Да нет же, папа, - звенит где-то рядом с коленями, - вот он.
Илья опускает глаза. Снизу на него беззастенчиво пялится волшебное создание, состоящее из темных кудряшек, синих глаз и ямочек на щеках. Как похожа, думает Илья.
- Гейл, - раздается совсем рядом до одури, до дрожи знакомо, - что я тебе говорил о…
- Здравствуйте, мисс, - говорит Илья, наклоняясь, - меня зовут Илья, но вы можете звать меня Илай.
- Гейл, - пожатие маленькой ладошки знакомо-самоуверенное.
- Очень приятно.
- Откуда ты взялся? – вздыхает Соло, появляясь в зоне видимости.
- И тебе доброго дня.
Курякин распрямляется. Они стоят рядом – Наполеон и Гейл, оригинал и маленькая копия – и даже брови хмурят одинаково.
- Папа, ты знаешь Илая? – Гейл дергает отца за руку.
- Мы работали вместе, - подтверждает Соло. – Какими судьбами сюда?
- Ты про Штаты или про Метрополитен? – уточняет Курякин, разглядывая бывшего напарника очень внимательно – за семь лет, что они не виделись, Соло почти не изменился, только на висках налет седины.
Все так же подтянут, элегантен, все так же гладко выбрит (Илья не одобряет современную моду на длинные баки и брюки-клеш, за что молодые коллеги считают его ретроградом и занудой). Отец и дочь одновременно наклоняют голову и улыбаются, Илья еще помнит эту улыбку, проказливую, провоцирующую и оценивающую.
Гейл дергает Соло за руку:
- Мне здесь надоело, пойдем дальше, пап.
- Мы только пришли, - пытается вразумить ее Наполеон, и Илья уверен, что попытка будет неудачной – он сто раз это проходил.
- Здесь скучно, - ластится Гейл, - и я проголодалась. Пойдем обедать?
Соло вздыхает.
- Возьмем с собой Илая? – продолжает маленькая хитрюга.
- Гейл.
- Ну, пожалуйста, папочка, - она виснет у отца на шее и дрыгает ногами.
Соло закатывает глаза, но покорно поворачивает к выходу из зала. Гейл вприпрыжку скачет впереди.
- Она из тебя веревки вьет, - Илья не в силах отказать себе в маленькой шпильке.
- И из тебя будет, - спокойно сообщает Соло, - дай ей пару часов.
Пары часов не надобится. Как только они выходят из музея, Гейл подходит к Илье и просит:
- Покажи мне мир с высоты, а? – и доверчиво протягивает ладошки в перчатках.
Курякин фыркает, смотрит на Соло, у которого на лице написано «что я тебе говорил» и подхватывает своевольную принцессу, усаживает ее на плечо, придерживает рукой.
- Здесь очень красиво, - говорит Гейл, - понесешь меня немного?
- Гейл! – в голосе Наполеона слышна настоящая сталь, а Гейл слишком похожа на Соло, чтобы не знать, когда спорить бесполезно.
Наполеон взглядом приказывает Илье поставить девочку на землю, и когда та оказывается внизу, то сразу прижимается к отцу, ловит его за руку и делает большие трагические глаза:
- Я умираю с голода.
- Куда пойдем? – сдает свои позиции Наполеон.
- К тетушке Мо? – предлагает Гейл, гипнотизируя Соло.
- Твоя мать в прошлый раз устроила мне грандиозный скандал, - говорит Наполеон, - и отлучила от отцовских обязанностей на месяц.
- Ну, пап, я просто не продумала детали, попалась глупо, больше этого не повторится, обещаю.
Наполеон усмехается:
- Если проколешься, не видать мне тебя в пасхальные каникулы.
- Не проколюсь, - заявляет мисс Соло, подпрыгивая в нетерпении. – Лови такси.
Как только отец отправляется исполнять приказание, Гейл оборачивается к Илье:
- Любишь тайскую кухню?
- Не особенно, - говорит правду Курякин, - слишком остро.
- Я могу попросить тетушку Мо, чтобы чили было поменьше.
Курякин от души веселится - ни с одной женщиной ему не было так просто и интересно общаться, а то, что эта пигалица – женщина на все сто процентов он абсолютно уверен, как и она сама.
- Это официальное приглашение? – спрашивает он.
- Конечно, - ресницы кокетливо опускаются.
- Хорошо, мисс Гейл, я его принимаю.
Он предлагает ей руку, и они чинно идут туда, где хмурящийся Соло держит открытой дверь такси.
В маленьком ресторанчике в эмигрантском квартале крошечная женщина крепко обнимает Гейл, тараторя что-то, чего Курякин, как ни старается, понять не может. Затем, привстав на цыпочки, покровительственно гладит Соло по плечу, тот склоняется в поклоне и шепчет ей на ухо, женщина звонко смеется, поворачивается к Илье.
- Здравствуй, - говорит она, кланяясь, - нет чили?
- Не то чтобы совсем нет, - объясняет Илья.
Им подают Том Кха и Пад Тай и стаканы с Ча Йен. Еда очень вкусная, пряная и острая, но Соло и Гейл с видимым удовольствием расправляются со своими порциями, и Курякин старается не отставать.
Когда они собираются уходить, хозяйка вопросительно смотрит на Илью.
- Очень вкусно, - признается тот и кланяется, - большое спасибо.
- Приходи еще, - улыбается женщина.
«Это вряд ли», - думает про себя Курякин, хотя он не отказался бы сюда вернуться.
Затем Гейл тащит их в Центральный парк, где они гуляют, пока не начинает смеркаться.
Притихшая мисс Соло забирается отцу на руки и засовывает руки ему за отвороты пальто.
- Замерзла? – ласково спрашивает Наполеон.
В его голосе столько нежности, что Илье немного стыдно, будто он застал слишком интимный момент, не предназначенный для посторонних глаз.
- Мисс Гейл, - окликает он.
Девочка заинтересованно поворачивается к нему.
- Хочу ответить на ваше приглашение – мой отель недалеко отсюда, может быть, заглянете на чашку чая с карамельным пирогом?
- А лаймовый есть? – уточняет Гейл.
- Обязательно должен быть, - говорит Илья с самым серьезным выражением лица, - иначе мы подадим жалобу.
Гейл улыбается и кивает.
Соло перехватывает ее поудобнее и наставительно ворчит:
- Молодая леди не должна так легкомысленно принимать приглашения от малознакомых мужчин – это неприлично.
- Он красивый, пап, - отвечает Гейл и подмигивает Курякину.
- Тем более, - говорит Наполеон, пряча усмешку.
Выпив чашку чая и поковыряв кусок пирога, Гейл засыпает, привалившись к Наполеону.
- Мне надо вернуть ее домой к девяти, - шепчет Соло, устраивая кудрявую макушку поудобнее.
- У вас еще полно времени, - говорит Илья, - дай ей поспать.
Наполеон уносит девочку на кровать и закутывает в свое пальто.
- Слишком большой масштаб впечатлений, - говорит он, обозревая Курякина с головы до ног.
- Не думал, что увижу тебя в этой роли, - отвечает Илья и наполняет бокалы припрятанной экспортной «Столичной», добавляет лед, ставит их на маленький столик, на котором остывает чай.
- Я тоже, - кивает Соло и выключает верхний свет, - вообще-то я и до сорока не планировал дожить.
- Ты пессимист?
- Не с моей профессией.
- Кстати, чем ты сейчас занимаешься?
Соло усмехается:
- Ну, наконец-то мы добрались до сути. Что тебе нужно?
- Твоя помощь, - говорит Илья, проворачивая стакан в ладонях.
- Я отошел от дел, - Соло откидывается в кресле, - после твоей поспешной отставки меня вернули ЦРУ, я был, конечно, против, только кто меня спрашивал?
- Почему?
- Что «почему»? Почему я был против?
- Почему вернули?
- Уэйверли связывал твое возвращение на родину именно со мной. Что было недалеко от истины. Габи к тому времени окончательно осела в офисе, а неуправляемый одиночка ему был не нужен.
- А дальше?
- Это что – разговор по душам?
- В каком-то смысле.
- Что ж, в последнее время мне не везет с собеседниками. Да и допрос привычней.
- Ты до сих пор под колпаком?
- У меня богатое прошлое, поэтому совсем отпустить поводок нельзя.
- А Гейл?
- Ее мать подцепила меня на одной левацкой вечеринке, я присматривал за тамошними активистами для конторы. Кому-то очень нужны были красные террористы, но там были только горлопаны и примазавшиеся избалованные детки. Я так и написал в отчете. Начальство было крайне недовольно, и я ждал, что мне вот-вот вспомнят о долге перед страной. И тут появилась Марго. Юная дева из очень влиятельной семьи, которая сообщила родителям о своей беременности после короткого романа. Папа – большая шишка в партии республиканцев – устроил допрос с пристрастием, сложил два и два, и нажал на мое начальство. У него выборы были на носу и единственная дочь – мать-одиночка как-то совсем не вписывалась в концепцию. Короче говоря, мы поженились, родилась Гейл, всем сообщили, что раньше срока. Меня даже пытались к делу приставить, но я под чужую дудку уже наплясался, а политика… Да что я тебе рассказываю? В общем, через два года мы развелись – в суде были представлены исчерпывающие доказательства моих измен, и я не сопротивлялся.
- Почему?
- Это была хорошая сделка. Меня натурализовали в числе законопослушных граждан, убрали с оперативной работы, я теперь только изредка консультирую. У Марго – новый муж, восходящая партийная звезда. А мне выдают Гейл дважды в месяц, кроме того, она со мной проводит две недели летом и пасхальные каникулы.
- Ей шесть?
Соло кивнул:
- Недавно исполнилось.
- Вы очень с ней похожи.
- Марго обычно ставит мне это в вину.
- Так ты всем доволен?
- Слушай, Илай, не надо практиковать на мне эти штучки – ни память, ни квалификацию я не потерял.
- Именно поэтому, - Илья достает сигарету из пачки, смотрит на спящую Гейл и со вздохом засовывает обратно.
- Мои коллеги засекли исправно работающий канал. Кто-то наладил вывоз живописи и графики из запасников второстепенных музеев, - говорит он. - Исполнителей вычислили легко. А вот на заказчика и посредников так и не вышли. Думаем, что ребятки работают, используя дипломатическое прикрытие.
- А я здесь причем? – Соло хмурится.
- Мне нужны твои старые контакты, где-то все это должно всплывать.
- Ты следил за мной? – Наполеон перегибается через стол, ловя реакцию Ильи.
- Нет, вчера только прилетел, хотел тебя искать. А Метрополитен – просто случай. Судьба.
- Судьба, - Соло скалится. – Ты на что, вообще, рассчитывал? Думал, приедешь, вспомнишь старое, и я по щелчку пальцев кинусь искать тебе счастливых покупателей? – тон Наполеона холодно-издевательский, да и это выражение лица Илья прекрасно помнит, хотя очень хотел бы забыть.
- Я прошу твоей помощи, - делает он еще одну попытку.
- Нет, - просто говорит Соло, поднимаясь.
Он подходит к кровати, гладит дочь по голове:
- Гейл, малышка, проснись, нам пора.
Девочка осоловело моргает, не понимая, где находится и жмется к отцу. Соло заворачивает ее в пальто, засовывает под мышку нарядную шубку и шапку.
- Скажи «пока» Илаю, мы уходим.
- Пока, Илай, - девочка машет рукой и устраивается на плече у отца поудобнее.
- До свиданья, мисс Гейл, был очень рад с вами познакомиться.
Он открывает дверь, чтобы выпустить Соло. Тот на секунду медлит на пороге.
- Чтобы ты просто знал – это не месть. Не потому, что ты увидел, к чему идет дело, и сбежал, не желая разбираться со мной и моими, такими непрофессиональными, «чувствами». Просто я не хочу рисковать ей. Не хочу, не могу и не буду. Прощай, Илай, желаю удачи в поисках.
Оказывается, он все еще способен испытывать боль от слов, думает Илья, захлопывая дверь. Наверное, все зависит от того, кто их произносит. Илья пытается вспомнить возвращение домой семь лет назад – что он делал тогда? И не может. Потому что помнит он только одно. Слово, которое несколько месяцев стучало в висках пульсом, от которого он просыпался ночью и уходил курить на балкон, это слово он видел везде – на агитационных плакатах, на афишах кинотеатров, в книгах он первым делом натыкался на это слово. «Зря». Это было его тогдашним кредо. Он давил себе даже намек на сожаление, брался за самые сложные дела - вечный доброволец, не рассуждающий о цене, загонял себя, стараясь смириться и постепенно успокоился, забылся настолько, что был уверен – ему ничего не грозит, прошлое не вернется. Тот человек, которым он был, остался в прошлом, как и другой – с лукавой улыбкой, с нахальными синими глазами, с голосом, который гипнотизировал привыкшего к четкости и однозначности приказа Илью изменчивостью, способностью исподволь проникать в мозг и рушить там казавшиеся непроходимыми линии обороны. Наверное, он был идиотом. Скорее всего, он им остался.
- Мы поговорим, Ковбой, - обещает Илья, и от этого прозвища, давно вышедшего из употребления, словно затертая монета, на языке оседает горечь.
***
Стальную занозу в американском стоге сена помогает найти Габи. Она знает, что Курякин ненавидит просить об одолжениях, поэтому не задает никаких вопросов, когда он звонит ей. А через пару дней – у Ильи есть адрес в маленьком городке на недалеком атлантическом побережье Нью-Джерси.
На дворе канун Рождества, и с его стороны самонадеянно предполагать, что Соло, Наполеон Соло, обаятельный, общительный чёрт, всегда легко заводивший приятелей, будет сидеть в штормовом, по зимнему времени, холодном Нью-Джерси в одиночестве. Но, как говорят на родине, охота пуще неволи, так что Илья берет автомобиль в прокат.
Город еще меньше и еще тише, чем он мог себе представить. Четыре тысячи жителей, сообщает плакат с неизменным «добро пожаловать» на въезде. Улочки, ведущие к главному променаду на берегу, украшены к Рождеству. Олени и Санты стоят засыпаемые снегом, который не кружится, а отвесно, тяжелыми хлопьями, ложится на землю, перекрашивая ухоженные газоны в нейтральный белый.
Нужный дом, вычурный, деревянный, в викторианском стиле, он находит не сразу. На нем нет гирлянд, на двери нет венка из хвойных ветвей и лент, дом темен, неприветлив и тих, сумерки окутывают его словно старый елочный шар вата. Илья останавливает машину и идет к крыльцу.
На веранде, в деревянном кресле – Соло. Он в сером рыбацком свитере, в джинсах и высоких армейских ботинках. Такого Соло Илья последний раз видел в Перу, в шестьдесят четвертом, правда тогда к нему еще прилагалась партизанская бородища.
Соло делает последнюю затяжку и поднимается навстречу:
- Ты всегда был упрямым, как мул, - вздыхает он.
- Добрый вечер, - кивает Илья, - в дом пригласишь?
- Ты понял, что в прошлый раз я сказал «нет»? – уточняет Наполеон.
- Я вообще понятливый, - скупо улыбается Курякин.
Соло мученически кривится, но все-таки распахивает дверь.
Внутри холодно.
- Не ждал гостей, - объясняет Соло, который до сих пор умудряется отследить даже малейшую реакцию на предлагаемые обстоятельства. – Спущусь в подвал, отрегулирую отопление, а ты пока затопи камин.
«Давай», - думает Илья, - «скажи это, закончи фразу». Но Соло грохочет ботинками по деревянной лестнице вниз и молчит.
Курякин возится с камином, когда хозяин дома возвращается.
- Зачем приехал? – спрашивает он, наблюдая копошения Ильи – не так-то просто разместится между двумя массивными креслами, что стоят у камина, человеку его роста.
- Поговорить, - говорит Курякин, не оборачиваясь.
- По-моему, мы все уже обсудили, так что не о чем.
- Если это намек, что мне пора возвращаться восвояси, то я намеков не понимаю, ты же знаешь.
Наполеон вздыхает.
- Ты Рождество не планируешь праздновать? – не отстает Илья.
- Не планировал.
- Теперь придется.
- Знаешь, ты все время врываешься в самый неудачный момент.
- Я так не думаю, - Илья поднимается, отряхивает руки, - тебе еще рано по-стариковски сидеть у камина и наливаться бурбоном.
- О, я и забыл, как по-солдафонски тяжеловесно звучат комплименты из твоих уст.
- Так вспоминай, - советует Курякин.
Соло проводит ревизию холодильника.
- У меня есть холодный ростбиф, - кричит он с кухни, - еще можно сделать салат, но вот на пирог уже времени не хватит.
- Не надо, - орет в ответ Илья, балансирующий на стуле – он вешает на люстру китайский фонарик из красной бумаги, - у меня полный багажник еды, нужно достать.
- Готовился, значит, - констатирует Соло, появляясь на пороге.
- Подготовка – самый важный этап в работе агента, - кивает Курякин, - забыл? И дай мне гирлянду.
К вечеру стол накрыт в гостиной. Накрыт по всем правилам – в этом на мистера Соло можно положиться. Даже в самой грязной халупе он непременно отыщет крахмальные салфетки, разложит приборы по линеечке, а хрусталь будет сверкать.
Из привезенной Курякиным готовой еды одобрения привереды-американца удостоились только утка в вине, вишневый пирог и неизменная бутылка «Столичной».
- В принципе, - Наполеон придирчиво обнюхивает все выложенные на кухонный стол свертки, - с этим можно что-то сделать. Например, отдать Армии Спасения.
Курякин складывает руки на груди и поднимает очи горе. Да, он ожидал такой реакции, но бесит она не меньше.
Уже за полночь, бутылка почти пуста, а все светские темы исчерпаны.
- О чем ты хотел поговорить? – спрашивает Соло, разваливаясь на стуле.
- О том, почему тогда уехал, - говорит Илья.
- А, так это сеанс гештальт терапии? Вот знаешь, Угроза, с этим – не ко мне.
«Наконец-то», - думает Илья, - «раскололся».
- Это не терапия, Ковбой, - с удовольствием выговаривает он, - просто тогда я не думал, что для тебя важны причины.
Соло качает головой и издает короткий смешок.
- Давай остановимся. Дело прошлое.
- Ты на жалеешь, что так получилось? – продолжает Курякин.
- Сожаления, Угроза, это ваша, русская, фишка – моральные страдания, сомнения. Мы этим не занимаемся, просто устраняем последствия.
- Ну, так считай, что это – последствия.
- Нет, - бормочет Наполеон, - грешил я много, но не настолько…
- Да, брось, Ковбой, мы приняли достаточно анастетика, и теперь самое время вложить персты в язвы.
- Ты, как правоверный коммунист, не должен этого знать, - Соло в притворном ужасе машет на него рукой, и Курякин, наконец, узнает в этом повзрослевшем («постаревшем» язык не поворачивается сказать) Соло бывшего напарника.
- Я много чего не должен, тебе это известно получше многих, - соглашается Курякин.
- Например? – щурится Соло.
- Испытывать влечения к мужчине, идеологическому противнику, да еще объекту по совместительству, - одним ударом лучше, так Курякин считал всегда.
- Вот как? – Наполеон хмурится.
- Что тебя удивляет?
- В этом предложении – всё, - признается Соло, - хотя, возможно, после первой части, я немного дезориентирован.
- Почему?
- Ты был очень … - Соло подыскивает слова, - достоверен, не вызывал подозрений. Краса и гордость, и вся прочая идеологическая муть.
- Ты был не уверен в моей реакции?
- Я был уверен в диаметрально противоположной.
- Это хорошо, - кивает Илья.
- Хорошо?
- С тобой я все время по краю ходил. Когда нас разделяли, каждый раз боялся операцию завалить, потому что мысли совсем не о ней были. Понял, еще немного – и выдам себя. А заодно и отличный поводок своему начальству, на котором меня и повесят. Так что, когда меня после отставки Хрущева в Москву дернули, я даже рад был.
Соло молчит слишком долго.
- Скажешь что-нибудь? – не выдерживает Илья.
- Нет. Уже ни к чему это всё. С профессиональной точки зрения ты поступил правильно. Молодец. На этом и закончим.
Он встаёт и, прихватив сигареты, выходит. Хлопает входная дверь.
Курякин вытряхивает из бокала подтаявший лед, выливает остатки водки и выпивает залпом.
Соло курит, прислонившись к резному столбику веранды. Профиль и длинные ресницы проявляются вспышками, когда он затягивается. Курякин встает рядом, отбирает дотлевшую до середины сигарету, зажимает ее уголком губ.
- У тебя, Угроза, есть один большой недостаток, - язвит Наполеон, - ты занимаешь слишком много жизненного пространства – дышать нечем.
- Всего один? – приподнимает брови Илья.
- Один из. Просто он самый масштабный.
- Может, все перечислишь?
- Слишком много времени займет.
- У нас его полно.
- У нас? – Илья слышит, как Соло ухмыляется. – У нас, Угроза, ничего нет. Ничего общего, я имею в виду. Есть ты в моем доме, ты, который завтра с утра сядет в машину и уедет по своим важным советским делам. И есть я. Это маленький город, Угроза, все уже заметили, кто приехал и к кому. И после рождественских каникул меня ждут многоэтапные разборки с бывшим начальством. Которое непременно захочет узнать, какого черта ты приперся. И что я им скажу? Что ты хочешь вернуть меня «на работу»? То есть, конец нашим договоренностям: я сижу тихо, не высовываюсь, и мне позволяют жить на свободе, видеть ребенка и рассчитывать на то, что я протяну еще лет двадцать. Или что ты приехал открыть мне свои взаимные чувства? Которые уже давно в прошлом, но партийная совесть не дает спать спокойно, и ты сообщил мне правду не для того, чтобы что-то изменить, а просто… Кстати, зачем все-таки, а?
- Знаешь, каков твой самый большой недостаток? – тихо говорит Илья, ему не нужен ответ, он просто должен освободиться раз и навсегда. – Ты – незабываем, Наполеон Соло. Ты как малярия. Всю жизнь возвращаешься приступами, которые невозможно предсказать. Ты жить нормально не даешь. Я это сказать приехал. Чтобы ты не думал, что было легко. Ты привык все получать - руку протяни. Что бы мы, окей, ты и я, получили бы в итоге? Провал? Подмоченную репутацию? Отметку в досье и пулю в затылок?
Соло шуршит в темноте – отползает дальше, маленький шаг, потом еще один, и еще. Как во времена приступов звериной ярости Ильи, которые только он мог успокоить.
- Мне не нужны оправдания, Угроза, - раздается из темноты, - я же сказал: ты был прав, прими это как комплимент, как заслуженную награду, и оставь меня в покое.
Когда Илья, охолонув на морозце, возвращается в дом, Соло убирает со стола.
- Я постелю тебе в гостевой спальне, наверху. Кровать будет тебе немного коротковата, но на диване еще хуже.
- Да, спасибо, - Илья помогает отнести посуду на кухню и отправляется в душ.
Они сталкиваются в коридоре. В руках у Соло теплое одеяло, и подушка, а Илья стоит только в полотенце на бедрах, потому что ванная в старом доме одна на несколько комнат. Он застывает на мгновение, а потом делает Соло знак идти вперед, но Наполеон стоит, уперевшись взглядом в толстый, комковатый шрам на боку, который выглядит дерьмово даже сейчас – пять лет спустя.
- Откуда это? – сипло спрашивает Наполеон и, сука, дотрагивается.
- Лагос, - каркает Илья, которого коротит от прикосновения, возможно, алкоголь рядом с Соло нужно запретить законодательно, потому что в голове все плывет, как при сильнейшем адреналиновом выбросе, и он приходит в себя от боли – Наполеон с силой тянет за волосы на затылке. Он впечатан в стену, руки Ильи хозяйничают под свитером, а носом и губами он собирает запах Соло с кожи на шее.
- Остановись, придурок, - рычит Соло и дергает еще раз, - стоп, дай мне пятнадцать минут, иди в спальню.
Смысл слов словно бы искажен, Курякин вглядывается в лицо бывшего напарника с подозрением – не почудилось ли?
- Иди, - толкает его Соло, - медведь.
Сдернув полотенце, Курякин забирается в кровать в хозяйской спальне, осматривается, чтобы отвлечься хоть немного, но не замечает ни единой детали, он весь – как охотничий пес в ожидании команды: мышцы вибрируют, в животе собирается жар, оставаться неподвижным – просто мука.
Наполеон появляется на пороге, роняет с плеч халат, лезет под одеяло, тянется к прикроватному светильнику. Илья хватает его за запястье:
- Не вздумай! Я смотреть хочу.
Соло улыбается, и это как «можно», как «давай, я тоже хочу», как «наконец-то».
Всё не так, как тысячу раз представлял себе Илья: под руками твердые мышцы, никаких округлостей и нежности, пальцы путаются в шерсти на груди, чужой стояк упирается в бедро, но все правильно, честно что ли, на полную катушку – можно не сдерживать силу, можно наставить меток на плечах и шее и в ответ получить неслабый укус. Они возятся, почти борются в постели, и Илье сейчас главное – запомнить всё, чтобы хватило на всю оставшуюся: чужое сбитое дыхание, мускусный запах влажной кожи, белесые капли семени в темных волосах на животе, к которым он прижимается щекой.
Спустя несколько минут, отдышавшись, он приподнимается на локте.
Наполеон разглядывает его из-под прикрытых век.
- Не вздумай ляпнуть что-нибудь, - говорит он, - постельные разговоры – тонкое искусство.
- Боишься, что я сейчас Устав цитировать начну? – улыбается Курякин.
- Что-то вроде, - кивает Соло, - просто помолчи. Хочу на тебя посмотреть с неожиданного ракурса.
- И как?
- Гейл права, ты чертовски красив, Угроза.
- Про «чертовски» там не было ни слова.
- Ей еще только шесть, что она понимает в красивых мужчинах?
Илья подтягивается повыше, целует неторопливо, смакуя, то перехватывая инициативу, то отступая.
- Я ценю твой энтузиазм, - говорит Соло, уступая новой волне возбуждения, которая качает их вдвоем все сильнее, - но это ничего не изменит, ты понимаешь?
- Не волнуйся, - отвечает Илья, спихивая одеяло вниз, - я - парень понятливый, а сейчас просто заткнись!
Утром, накормив Курякина завтраком, Наполеон провожает его до машины. Невыспавшийся, с темными подглазинами, делающими синие глаза еще ярче, еще пронзительнее, растрепанный, меченый им – Илья старается вплавить в подкорку каждую деталь.
- Будете проезжать мимо, - говорит Наполеон и улыбается, только губами.
- Проезжайте мимо, - заканчивает за него Илья и садится в машину.
Он сигналит на прощанье и, наплевав на ограничительные знаки, разгоняет машину до максимума. На улицах пусто. Олени и Санты провожают его недовольными взглядами. «Идите к черту, - думает Илья, втопив педаль в пол, - идите все к черту».
Название: Самый большой недостаток
Автор: засекречено до 02.01.2018 включительно
Фандом: Агенты А.Н.К.Л. (2015)
Размер: мини, ~4 000 слов
Рейтинг: R
Категория: ангст, юст, немного юмора
Персонажи, пейринг: Илья Курякин, Наполеон Соло
Предупреждение: все персонажи принадлежат фильму «Агенты А.Н.К.Л.» (2015)
Подарок для AnnaHi
Развернуть подарок- Пап, смотри, какой красивый, - слышит Илья звонкий детский голос.
- Тебе нравится? Странно. Эта скульптура называется «аттический курос», ей больше двух с половиной тысяч лет.
- Да нет же, папа, - звенит где-то рядом с коленями, - вот он.
Илья опускает глаза. Снизу на него беззастенчиво пялится волшебное создание, состоящее из темных кудряшек, синих глаз и ямочек на щеках. Как похожа, думает Илья.
- Гейл, - раздается совсем рядом до одури, до дрожи знакомо, - что я тебе говорил о…
- Здравствуйте, мисс, - говорит Илья, наклоняясь, - меня зовут Илья, но вы можете звать меня Илай.
- Гейл, - пожатие маленькой ладошки знакомо-самоуверенное.
- Очень приятно.
- Откуда ты взялся? – вздыхает Соло, появляясь в зоне видимости.
- И тебе доброго дня.
Курякин распрямляется. Они стоят рядом – Наполеон и Гейл, оригинал и маленькая копия – и даже брови хмурят одинаково.
- Папа, ты знаешь Илая? – Гейл дергает отца за руку.
- Мы работали вместе, - подтверждает Соло. – Какими судьбами сюда?
- Ты про Штаты или про Метрополитен? – уточняет Курякин, разглядывая бывшего напарника очень внимательно – за семь лет, что они не виделись, Соло почти не изменился, только на висках налет седины.
Все так же подтянут, элегантен, все так же гладко выбрит (Илья не одобряет современную моду на длинные баки и брюки-клеш, за что молодые коллеги считают его ретроградом и занудой). Отец и дочь одновременно наклоняют голову и улыбаются, Илья еще помнит эту улыбку, проказливую, провоцирующую и оценивающую.
Гейл дергает Соло за руку:
- Мне здесь надоело, пойдем дальше, пап.
- Мы только пришли, - пытается вразумить ее Наполеон, и Илья уверен, что попытка будет неудачной – он сто раз это проходил.
- Здесь скучно, - ластится Гейл, - и я проголодалась. Пойдем обедать?
Соло вздыхает.
- Возьмем с собой Илая? – продолжает маленькая хитрюга.
- Гейл.
- Ну, пожалуйста, папочка, - она виснет у отца на шее и дрыгает ногами.
Соло закатывает глаза, но покорно поворачивает к выходу из зала. Гейл вприпрыжку скачет впереди.
- Она из тебя веревки вьет, - Илья не в силах отказать себе в маленькой шпильке.
- И из тебя будет, - спокойно сообщает Соло, - дай ей пару часов.
Пары часов не надобится. Как только они выходят из музея, Гейл подходит к Илье и просит:
- Покажи мне мир с высоты, а? – и доверчиво протягивает ладошки в перчатках.
Курякин фыркает, смотрит на Соло, у которого на лице написано «что я тебе говорил» и подхватывает своевольную принцессу, усаживает ее на плечо, придерживает рукой.
- Здесь очень красиво, - говорит Гейл, - понесешь меня немного?
- Гейл! – в голосе Наполеона слышна настоящая сталь, а Гейл слишком похожа на Соло, чтобы не знать, когда спорить бесполезно.
Наполеон взглядом приказывает Илье поставить девочку на землю, и когда та оказывается внизу, то сразу прижимается к отцу, ловит его за руку и делает большие трагические глаза:
- Я умираю с голода.
- Куда пойдем? – сдает свои позиции Наполеон.
- К тетушке Мо? – предлагает Гейл, гипнотизируя Соло.
- Твоя мать в прошлый раз устроила мне грандиозный скандал, - говорит Наполеон, - и отлучила от отцовских обязанностей на месяц.
- Ну, пап, я просто не продумала детали, попалась глупо, больше этого не повторится, обещаю.
Наполеон усмехается:
- Если проколешься, не видать мне тебя в пасхальные каникулы.
- Не проколюсь, - заявляет мисс Соло, подпрыгивая в нетерпении. – Лови такси.
Как только отец отправляется исполнять приказание, Гейл оборачивается к Илье:
- Любишь тайскую кухню?
- Не особенно, - говорит правду Курякин, - слишком остро.
- Я могу попросить тетушку Мо, чтобы чили было поменьше.
Курякин от души веселится - ни с одной женщиной ему не было так просто и интересно общаться, а то, что эта пигалица – женщина на все сто процентов он абсолютно уверен, как и она сама.
- Это официальное приглашение? – спрашивает он.
- Конечно, - ресницы кокетливо опускаются.
- Хорошо, мисс Гейл, я его принимаю.
Он предлагает ей руку, и они чинно идут туда, где хмурящийся Соло держит открытой дверь такси.
В маленьком ресторанчике в эмигрантском квартале крошечная женщина крепко обнимает Гейл, тараторя что-то, чего Курякин, как ни старается, понять не может. Затем, привстав на цыпочки, покровительственно гладит Соло по плечу, тот склоняется в поклоне и шепчет ей на ухо, женщина звонко смеется, поворачивается к Илье.
- Здравствуй, - говорит она, кланяясь, - нет чили?
- Не то чтобы совсем нет, - объясняет Илья.
Им подают Том Кха и Пад Тай и стаканы с Ча Йен. Еда очень вкусная, пряная и острая, но Соло и Гейл с видимым удовольствием расправляются со своими порциями, и Курякин старается не отставать.
Когда они собираются уходить, хозяйка вопросительно смотрит на Илью.
- Очень вкусно, - признается тот и кланяется, - большое спасибо.
- Приходи еще, - улыбается женщина.
«Это вряд ли», - думает про себя Курякин, хотя он не отказался бы сюда вернуться.
Затем Гейл тащит их в Центральный парк, где они гуляют, пока не начинает смеркаться.
Притихшая мисс Соло забирается отцу на руки и засовывает руки ему за отвороты пальто.
- Замерзла? – ласково спрашивает Наполеон.
В его голосе столько нежности, что Илье немного стыдно, будто он застал слишком интимный момент, не предназначенный для посторонних глаз.
- Мисс Гейл, - окликает он.
Девочка заинтересованно поворачивается к нему.
- Хочу ответить на ваше приглашение – мой отель недалеко отсюда, может быть, заглянете на чашку чая с карамельным пирогом?
- А лаймовый есть? – уточняет Гейл.
- Обязательно должен быть, - говорит Илья с самым серьезным выражением лица, - иначе мы подадим жалобу.
Гейл улыбается и кивает.
Соло перехватывает ее поудобнее и наставительно ворчит:
- Молодая леди не должна так легкомысленно принимать приглашения от малознакомых мужчин – это неприлично.
- Он красивый, пап, - отвечает Гейл и подмигивает Курякину.
- Тем более, - говорит Наполеон, пряча усмешку.
Выпив чашку чая и поковыряв кусок пирога, Гейл засыпает, привалившись к Наполеону.
- Мне надо вернуть ее домой к девяти, - шепчет Соло, устраивая кудрявую макушку поудобнее.
- У вас еще полно времени, - говорит Илья, - дай ей поспать.
Наполеон уносит девочку на кровать и закутывает в свое пальто.
- Слишком большой масштаб впечатлений, - говорит он, обозревая Курякина с головы до ног.
- Не думал, что увижу тебя в этой роли, - отвечает Илья и наполняет бокалы припрятанной экспортной «Столичной», добавляет лед, ставит их на маленький столик, на котором остывает чай.
- Я тоже, - кивает Соло и выключает верхний свет, - вообще-то я и до сорока не планировал дожить.
- Ты пессимист?
- Не с моей профессией.
- Кстати, чем ты сейчас занимаешься?
Соло усмехается:
- Ну, наконец-то мы добрались до сути. Что тебе нужно?
- Твоя помощь, - говорит Илья, проворачивая стакан в ладонях.
- Я отошел от дел, - Соло откидывается в кресле, - после твоей поспешной отставки меня вернули ЦРУ, я был, конечно, против, только кто меня спрашивал?
- Почему?
- Что «почему»? Почему я был против?
- Почему вернули?
- Уэйверли связывал твое возвращение на родину именно со мной. Что было недалеко от истины. Габи к тому времени окончательно осела в офисе, а неуправляемый одиночка ему был не нужен.
- А дальше?
- Это что – разговор по душам?
- В каком-то смысле.
- Что ж, в последнее время мне не везет с собеседниками. Да и допрос привычней.
- Ты до сих пор под колпаком?
- У меня богатое прошлое, поэтому совсем отпустить поводок нельзя.
- А Гейл?
- Ее мать подцепила меня на одной левацкой вечеринке, я присматривал за тамошними активистами для конторы. Кому-то очень нужны были красные террористы, но там были только горлопаны и примазавшиеся избалованные детки. Я так и написал в отчете. Начальство было крайне недовольно, и я ждал, что мне вот-вот вспомнят о долге перед страной. И тут появилась Марго. Юная дева из очень влиятельной семьи, которая сообщила родителям о своей беременности после короткого романа. Папа – большая шишка в партии республиканцев – устроил допрос с пристрастием, сложил два и два, и нажал на мое начальство. У него выборы были на носу и единственная дочь – мать-одиночка как-то совсем не вписывалась в концепцию. Короче говоря, мы поженились, родилась Гейл, всем сообщили, что раньше срока. Меня даже пытались к делу приставить, но я под чужую дудку уже наплясался, а политика… Да что я тебе рассказываю? В общем, через два года мы развелись – в суде были представлены исчерпывающие доказательства моих измен, и я не сопротивлялся.
- Почему?
- Это была хорошая сделка. Меня натурализовали в числе законопослушных граждан, убрали с оперативной работы, я теперь только изредка консультирую. У Марго – новый муж, восходящая партийная звезда. А мне выдают Гейл дважды в месяц, кроме того, она со мной проводит две недели летом и пасхальные каникулы.
- Ей шесть?
Соло кивнул:
- Недавно исполнилось.
- Вы очень с ней похожи.
- Марго обычно ставит мне это в вину.
- Так ты всем доволен?
- Слушай, Илай, не надо практиковать на мне эти штучки – ни память, ни квалификацию я не потерял.
- Именно поэтому, - Илья достает сигарету из пачки, смотрит на спящую Гейл и со вздохом засовывает обратно.
- Мои коллеги засекли исправно работающий канал. Кто-то наладил вывоз живописи и графики из запасников второстепенных музеев, - говорит он. - Исполнителей вычислили легко. А вот на заказчика и посредников так и не вышли. Думаем, что ребятки работают, используя дипломатическое прикрытие.
- А я здесь причем? – Соло хмурится.
- Мне нужны твои старые контакты, где-то все это должно всплывать.
- Ты следил за мной? – Наполеон перегибается через стол, ловя реакцию Ильи.
- Нет, вчера только прилетел, хотел тебя искать. А Метрополитен – просто случай. Судьба.
- Судьба, - Соло скалится. – Ты на что, вообще, рассчитывал? Думал, приедешь, вспомнишь старое, и я по щелчку пальцев кинусь искать тебе счастливых покупателей? – тон Наполеона холодно-издевательский, да и это выражение лица Илья прекрасно помнит, хотя очень хотел бы забыть.
- Я прошу твоей помощи, - делает он еще одну попытку.
- Нет, - просто говорит Соло, поднимаясь.
Он подходит к кровати, гладит дочь по голове:
- Гейл, малышка, проснись, нам пора.
Девочка осоловело моргает, не понимая, где находится и жмется к отцу. Соло заворачивает ее в пальто, засовывает под мышку нарядную шубку и шапку.
- Скажи «пока» Илаю, мы уходим.
- Пока, Илай, - девочка машет рукой и устраивается на плече у отца поудобнее.
- До свиданья, мисс Гейл, был очень рад с вами познакомиться.
Он открывает дверь, чтобы выпустить Соло. Тот на секунду медлит на пороге.
- Чтобы ты просто знал – это не месть. Не потому, что ты увидел, к чему идет дело, и сбежал, не желая разбираться со мной и моими, такими непрофессиональными, «чувствами». Просто я не хочу рисковать ей. Не хочу, не могу и не буду. Прощай, Илай, желаю удачи в поисках.
Оказывается, он все еще способен испытывать боль от слов, думает Илья, захлопывая дверь. Наверное, все зависит от того, кто их произносит. Илья пытается вспомнить возвращение домой семь лет назад – что он делал тогда? И не может. Потому что помнит он только одно. Слово, которое несколько месяцев стучало в висках пульсом, от которого он просыпался ночью и уходил курить на балкон, это слово он видел везде – на агитационных плакатах, на афишах кинотеатров, в книгах он первым делом натыкался на это слово. «Зря». Это было его тогдашним кредо. Он давил себе даже намек на сожаление, брался за самые сложные дела - вечный доброволец, не рассуждающий о цене, загонял себя, стараясь смириться и постепенно успокоился, забылся настолько, что был уверен – ему ничего не грозит, прошлое не вернется. Тот человек, которым он был, остался в прошлом, как и другой – с лукавой улыбкой, с нахальными синими глазами, с голосом, который гипнотизировал привыкшего к четкости и однозначности приказа Илью изменчивостью, способностью исподволь проникать в мозг и рушить там казавшиеся непроходимыми линии обороны. Наверное, он был идиотом. Скорее всего, он им остался.
- Мы поговорим, Ковбой, - обещает Илья, и от этого прозвища, давно вышедшего из употребления, словно затертая монета, на языке оседает горечь.
***
Стальную занозу в американском стоге сена помогает найти Габи. Она знает, что Курякин ненавидит просить об одолжениях, поэтому не задает никаких вопросов, когда он звонит ей. А через пару дней – у Ильи есть адрес в маленьком городке на недалеком атлантическом побережье Нью-Джерси.
На дворе канун Рождества, и с его стороны самонадеянно предполагать, что Соло, Наполеон Соло, обаятельный, общительный чёрт, всегда легко заводивший приятелей, будет сидеть в штормовом, по зимнему времени, холодном Нью-Джерси в одиночестве. Но, как говорят на родине, охота пуще неволи, так что Илья берет автомобиль в прокат.
Город еще меньше и еще тише, чем он мог себе представить. Четыре тысячи жителей, сообщает плакат с неизменным «добро пожаловать» на въезде. Улочки, ведущие к главному променаду на берегу, украшены к Рождеству. Олени и Санты стоят засыпаемые снегом, который не кружится, а отвесно, тяжелыми хлопьями, ложится на землю, перекрашивая ухоженные газоны в нейтральный белый.
Нужный дом, вычурный, деревянный, в викторианском стиле, он находит не сразу. На нем нет гирлянд, на двери нет венка из хвойных ветвей и лент, дом темен, неприветлив и тих, сумерки окутывают его словно старый елочный шар вата. Илья останавливает машину и идет к крыльцу.
На веранде, в деревянном кресле – Соло. Он в сером рыбацком свитере, в джинсах и высоких армейских ботинках. Такого Соло Илья последний раз видел в Перу, в шестьдесят четвертом, правда тогда к нему еще прилагалась партизанская бородища.
Соло делает последнюю затяжку и поднимается навстречу:
- Ты всегда был упрямым, как мул, - вздыхает он.
- Добрый вечер, - кивает Илья, - в дом пригласишь?
- Ты понял, что в прошлый раз я сказал «нет»? – уточняет Наполеон.
- Я вообще понятливый, - скупо улыбается Курякин.
Соло мученически кривится, но все-таки распахивает дверь.
Внутри холодно.
- Не ждал гостей, - объясняет Соло, который до сих пор умудряется отследить даже малейшую реакцию на предлагаемые обстоятельства. – Спущусь в подвал, отрегулирую отопление, а ты пока затопи камин.
«Давай», - думает Илья, - «скажи это, закончи фразу». Но Соло грохочет ботинками по деревянной лестнице вниз и молчит.
Курякин возится с камином, когда хозяин дома возвращается.
- Зачем приехал? – спрашивает он, наблюдая копошения Ильи – не так-то просто разместится между двумя массивными креслами, что стоят у камина, человеку его роста.
- Поговорить, - говорит Курякин, не оборачиваясь.
- По-моему, мы все уже обсудили, так что не о чем.
- Если это намек, что мне пора возвращаться восвояси, то я намеков не понимаю, ты же знаешь.
Наполеон вздыхает.
- Ты Рождество не планируешь праздновать? – не отстает Илья.
- Не планировал.
- Теперь придется.
- Знаешь, ты все время врываешься в самый неудачный момент.
- Я так не думаю, - Илья поднимается, отряхивает руки, - тебе еще рано по-стариковски сидеть у камина и наливаться бурбоном.
- О, я и забыл, как по-солдафонски тяжеловесно звучат комплименты из твоих уст.
- Так вспоминай, - советует Курякин.
Соло проводит ревизию холодильника.
- У меня есть холодный ростбиф, - кричит он с кухни, - еще можно сделать салат, но вот на пирог уже времени не хватит.
- Не надо, - орет в ответ Илья, балансирующий на стуле – он вешает на люстру китайский фонарик из красной бумаги, - у меня полный багажник еды, нужно достать.
- Готовился, значит, - констатирует Соло, появляясь на пороге.
- Подготовка – самый важный этап в работе агента, - кивает Курякин, - забыл? И дай мне гирлянду.
К вечеру стол накрыт в гостиной. Накрыт по всем правилам – в этом на мистера Соло можно положиться. Даже в самой грязной халупе он непременно отыщет крахмальные салфетки, разложит приборы по линеечке, а хрусталь будет сверкать.
Из привезенной Курякиным готовой еды одобрения привереды-американца удостоились только утка в вине, вишневый пирог и неизменная бутылка «Столичной».
- В принципе, - Наполеон придирчиво обнюхивает все выложенные на кухонный стол свертки, - с этим можно что-то сделать. Например, отдать Армии Спасения.
Курякин складывает руки на груди и поднимает очи горе. Да, он ожидал такой реакции, но бесит она не меньше.
Уже за полночь, бутылка почти пуста, а все светские темы исчерпаны.
- О чем ты хотел поговорить? – спрашивает Соло, разваливаясь на стуле.
- О том, почему тогда уехал, - говорит Илья.
- А, так это сеанс гештальт терапии? Вот знаешь, Угроза, с этим – не ко мне.
«Наконец-то», - думает Илья, - «раскололся».
- Это не терапия, Ковбой, - с удовольствием выговаривает он, - просто тогда я не думал, что для тебя важны причины.
Соло качает головой и издает короткий смешок.
- Давай остановимся. Дело прошлое.
- Ты на жалеешь, что так получилось? – продолжает Курякин.
- Сожаления, Угроза, это ваша, русская, фишка – моральные страдания, сомнения. Мы этим не занимаемся, просто устраняем последствия.
- Ну, так считай, что это – последствия.
- Нет, - бормочет Наполеон, - грешил я много, но не настолько…
- Да, брось, Ковбой, мы приняли достаточно анастетика, и теперь самое время вложить персты в язвы.
- Ты, как правоверный коммунист, не должен этого знать, - Соло в притворном ужасе машет на него рукой, и Курякин, наконец, узнает в этом повзрослевшем («постаревшем» язык не поворачивается сказать) Соло бывшего напарника.
- Я много чего не должен, тебе это известно получше многих, - соглашается Курякин.
- Например? – щурится Соло.
- Испытывать влечения к мужчине, идеологическому противнику, да еще объекту по совместительству, - одним ударом лучше, так Курякин считал всегда.
- Вот как? – Наполеон хмурится.
- Что тебя удивляет?
- В этом предложении – всё, - признается Соло, - хотя, возможно, после первой части, я немного дезориентирован.
- Почему?
- Ты был очень … - Соло подыскивает слова, - достоверен, не вызывал подозрений. Краса и гордость, и вся прочая идеологическая муть.
- Ты был не уверен в моей реакции?
- Я был уверен в диаметрально противоположной.
- Это хорошо, - кивает Илья.
- Хорошо?
- С тобой я все время по краю ходил. Когда нас разделяли, каждый раз боялся операцию завалить, потому что мысли совсем не о ней были. Понял, еще немного – и выдам себя. А заодно и отличный поводок своему начальству, на котором меня и повесят. Так что, когда меня после отставки Хрущева в Москву дернули, я даже рад был.
Соло молчит слишком долго.
- Скажешь что-нибудь? – не выдерживает Илья.
- Нет. Уже ни к чему это всё. С профессиональной точки зрения ты поступил правильно. Молодец. На этом и закончим.
Он встаёт и, прихватив сигареты, выходит. Хлопает входная дверь.
Курякин вытряхивает из бокала подтаявший лед, выливает остатки водки и выпивает залпом.
Соло курит, прислонившись к резному столбику веранды. Профиль и длинные ресницы проявляются вспышками, когда он затягивается. Курякин встает рядом, отбирает дотлевшую до середины сигарету, зажимает ее уголком губ.
- У тебя, Угроза, есть один большой недостаток, - язвит Наполеон, - ты занимаешь слишком много жизненного пространства – дышать нечем.
- Всего один? – приподнимает брови Илья.
- Один из. Просто он самый масштабный.
- Может, все перечислишь?
- Слишком много времени займет.
- У нас его полно.
- У нас? – Илья слышит, как Соло ухмыляется. – У нас, Угроза, ничего нет. Ничего общего, я имею в виду. Есть ты в моем доме, ты, который завтра с утра сядет в машину и уедет по своим важным советским делам. И есть я. Это маленький город, Угроза, все уже заметили, кто приехал и к кому. И после рождественских каникул меня ждут многоэтапные разборки с бывшим начальством. Которое непременно захочет узнать, какого черта ты приперся. И что я им скажу? Что ты хочешь вернуть меня «на работу»? То есть, конец нашим договоренностям: я сижу тихо, не высовываюсь, и мне позволяют жить на свободе, видеть ребенка и рассчитывать на то, что я протяну еще лет двадцать. Или что ты приехал открыть мне свои взаимные чувства? Которые уже давно в прошлом, но партийная совесть не дает спать спокойно, и ты сообщил мне правду не для того, чтобы что-то изменить, а просто… Кстати, зачем все-таки, а?
- Знаешь, каков твой самый большой недостаток? – тихо говорит Илья, ему не нужен ответ, он просто должен освободиться раз и навсегда. – Ты – незабываем, Наполеон Соло. Ты как малярия. Всю жизнь возвращаешься приступами, которые невозможно предсказать. Ты жить нормально не даешь. Я это сказать приехал. Чтобы ты не думал, что было легко. Ты привык все получать - руку протяни. Что бы мы, окей, ты и я, получили бы в итоге? Провал? Подмоченную репутацию? Отметку в досье и пулю в затылок?
Соло шуршит в темноте – отползает дальше, маленький шаг, потом еще один, и еще. Как во времена приступов звериной ярости Ильи, которые только он мог успокоить.
- Мне не нужны оправдания, Угроза, - раздается из темноты, - я же сказал: ты был прав, прими это как комплимент, как заслуженную награду, и оставь меня в покое.
Когда Илья, охолонув на морозце, возвращается в дом, Соло убирает со стола.
- Я постелю тебе в гостевой спальне, наверху. Кровать будет тебе немного коротковата, но на диване еще хуже.
- Да, спасибо, - Илья помогает отнести посуду на кухню и отправляется в душ.
Они сталкиваются в коридоре. В руках у Соло теплое одеяло, и подушка, а Илья стоит только в полотенце на бедрах, потому что ванная в старом доме одна на несколько комнат. Он застывает на мгновение, а потом делает Соло знак идти вперед, но Наполеон стоит, уперевшись взглядом в толстый, комковатый шрам на боку, который выглядит дерьмово даже сейчас – пять лет спустя.
- Откуда это? – сипло спрашивает Наполеон и, сука, дотрагивается.
- Лагос, - каркает Илья, которого коротит от прикосновения, возможно, алкоголь рядом с Соло нужно запретить законодательно, потому что в голове все плывет, как при сильнейшем адреналиновом выбросе, и он приходит в себя от боли – Наполеон с силой тянет за волосы на затылке. Он впечатан в стену, руки Ильи хозяйничают под свитером, а носом и губами он собирает запах Соло с кожи на шее.
- Остановись, придурок, - рычит Соло и дергает еще раз, - стоп, дай мне пятнадцать минут, иди в спальню.
Смысл слов словно бы искажен, Курякин вглядывается в лицо бывшего напарника с подозрением – не почудилось ли?
- Иди, - толкает его Соло, - медведь.
Сдернув полотенце, Курякин забирается в кровать в хозяйской спальне, осматривается, чтобы отвлечься хоть немного, но не замечает ни единой детали, он весь – как охотничий пес в ожидании команды: мышцы вибрируют, в животе собирается жар, оставаться неподвижным – просто мука.
Наполеон появляется на пороге, роняет с плеч халат, лезет под одеяло, тянется к прикроватному светильнику. Илья хватает его за запястье:
- Не вздумай! Я смотреть хочу.
Соло улыбается, и это как «можно», как «давай, я тоже хочу», как «наконец-то».
Всё не так, как тысячу раз представлял себе Илья: под руками твердые мышцы, никаких округлостей и нежности, пальцы путаются в шерсти на груди, чужой стояк упирается в бедро, но все правильно, честно что ли, на полную катушку – можно не сдерживать силу, можно наставить меток на плечах и шее и в ответ получить неслабый укус. Они возятся, почти борются в постели, и Илье сейчас главное – запомнить всё, чтобы хватило на всю оставшуюся: чужое сбитое дыхание, мускусный запах влажной кожи, белесые капли семени в темных волосах на животе, к которым он прижимается щекой.
Спустя несколько минут, отдышавшись, он приподнимается на локте.
Наполеон разглядывает его из-под прикрытых век.
- Не вздумай ляпнуть что-нибудь, - говорит он, - постельные разговоры – тонкое искусство.
- Боишься, что я сейчас Устав цитировать начну? – улыбается Курякин.
- Что-то вроде, - кивает Соло, - просто помолчи. Хочу на тебя посмотреть с неожиданного ракурса.
- И как?
- Гейл права, ты чертовски красив, Угроза.
- Про «чертовски» там не было ни слова.
- Ей еще только шесть, что она понимает в красивых мужчинах?
Илья подтягивается повыше, целует неторопливо, смакуя, то перехватывая инициативу, то отступая.
- Я ценю твой энтузиазм, - говорит Соло, уступая новой волне возбуждения, которая качает их вдвоем все сильнее, - но это ничего не изменит, ты понимаешь?
- Не волнуйся, - отвечает Илья, спихивая одеяло вниз, - я - парень понятливый, а сейчас просто заткнись!
Утром, накормив Курякина завтраком, Наполеон провожает его до машины. Невыспавшийся, с темными подглазинами, делающими синие глаза еще ярче, еще пронзительнее, растрепанный, меченый им – Илья старается вплавить в подкорку каждую деталь.
- Будете проезжать мимо, - говорит Наполеон и улыбается, только губами.
- Проезжайте мимо, - заканчивает за него Илья и садится в машину.
Он сигналит на прощанье и, наплевав на ограничительные знаки, разгоняет машину до максимума. На улицах пусто. Олени и Санты провожают его недовольными взглядами. «Идите к черту, - думает Илья, втопив педаль в пол, - идите все к черту».
@темы: Снежный шар, фандомное, Новогоднее
-
-
24.12.2017 в 22:27читать дальше
-
-
24.12.2017 в 23:18Спасибо.
-
-
24.12.2017 в 23:20-
-
24.12.2017 в 23:50-
-
25.12.2017 в 06:03Уважаемый автор, огромное спасибо, это было здорово.
-
-
25.12.2017 в 12:02-
-
25.12.2017 в 13:01-
-
25.12.2017 в 14:27Я поводов для грусти не нашла. Хотели, ждали, не забыли, не растеряли - значит, и правда были чувства, было что-то стоящее у обоих. А то, что это было у обоих - вообще хорошо.
Так что для меня это текст о том, как оба получили по подарку. Соло - к Рождеству, а Илья - к Новому году.
Спасибо за их подарки))
-
-
25.12.2017 в 16:22Автор, вы прекрасны!
-
-
25.12.2017 в 16:51А я... А я... А я сюда название придумала, вот!
Не буду повторять предыдущих ораторов насчет горечи и сладости, но ангст здесь так переплетен со флаффом, как бывает только в реальной жизни и в хороших рождественских фильмах))) не расплести, даже если захочешь.
Товарищи, про тотализатор помню,вечером запилю.
-
-
25.12.2017 в 16:58Вот, автор может гордиться силой эмоционального воздействия своего творчества)
-
-
25.12.2017 в 18:37-
-
27.12.2017 в 13:48Надеюсь, что отсутствие ответной речи автора не обижает читателей, но обязуюсь вечером ответить всем подробно.
Пристыженный Автор
-
-
27.12.2017 в 16:43Чудесный, пронзительно-грустный, но очень реалистичный финал. Спасибо!!!
-
-
27.12.2017 в 20:39Сначала автор вообще прислал Начальнику штаба - Squirry- только первую часть, и его даже не убили, но потом герои продолжали бродить в голове, разговаривать, пришлось писать часть два. А тут, как автор ни старался, на ХЭ не вырулилось, никак. Проти хотелок героев автор решил не переть и написал такое ангстовое произведение, за что ему было даже стыдно и немного страшно. Но все обошлось!
Какая дивная история, сладкая, но с горчинкой, как апельсиновый мармелад к рождественскому завтраку. Мойра*, интересное сравнение, вкусное.
Очень грустная история. Классная, но грустная. Lalayt, надеялся написать другое, но эта история оказалась на удивление живуча.
Зефири, не разделяю вашего оптимизма, но верю. что Илья может попытаться.
muxoe_kuco, спасибо!
Я поводов для грусти не нашла. bistrick, это прекрасно! Рад слышать!
Уважаемый автор, огромное спасибо, это было здорово. Мев, спасибо большое!
Красивая история. Горьковатая, но реалистичная, потому что - ну сложно было бы поверить в хэппиенд в тех-то условиях. Esthree, именно и спасибо!
Julietta2107, автор рад!
Удивительно реалистичная вещь. Юконда, лучший комплимент, спасибо большое!
Squirry, спасибо за название, кстати)))
Вот, автор может гордиться силой эмоционального воздействия своего творчества) Леди Тьма, я горжусь, хотя не рассчитывал на такой резонанс.
За сценами истории чувствуется прошлое, характер и варианты будущего. И это самое ценное для меня.whisky & soda, автору очень приятно, когда читатель видит каку-то иную историю за рамками повестования, это знаит, что автор нигде не налажал)
Чудесный, пронзительно-грустный, но очень реалистичный финал. Спасибо!!! BlueSunrise, буду считать это амнистией, спасибо!
-
-
29.12.2017 в 13:56Давным-давным-давно, еще в прошлую пятницу...Впрочем, это было воскресенье.
Итак.
Для начала, дорогой автор, позвольте вас обнять.
Во-первых - за такого Наполеона.
Во-вторых - за такого, такого Илью.
У автора получилась слегка неклассическая (потому что «классическая» рождественская история - это когда все настолько хорошо, что аж сусально - примером тому классический «исправившийся» диккенсовский мистер Скрудж) рождественская история - о возвращении, принятии, любви и расставании, навсегда и/или на время. тут мое субъективное выступает за «на время», кнчн. Это и горько, и сладко одновременно - и ожидание чуда, и его совершение. И возможные последствия, не слишком приятные для обоих героев, которые уже маячат на горизонте.
Но в такую историю веришь больше - потому что может быть у этой пары обычного?
Теперь - сумбур вместо музыки.
P.S. и я не знаю, обратил ли кто-нибудь внимание на музыку? Казалось бы, классические «крисмас кэролс», но исполненные в такой хулиганской и ёрнической манере, которая только подчеркивает впечатление от текста, всю глубину кроличьей норы, в которую катится и мир, и жизнь обоих героев, а ты видишь дождливое рождество в маленьком городке, и тлн и бзсхднст... и надежду. Маааленькое обещание надежды.
Может быть - все будет хорошо.
Может быть.
Автор, я ваш навеки.
-
-
29.12.2017 в 14:28Дорогой заказчик! Вы себе представить не можете, как было страшно писать ВОТ ЭТО ВОТ вместо легкой аушки на тему. Но отказываться было поздно - текст уже кусками лежал в голове) Гад!
Главная мысль была: вот принесешь такое заказчику, а он скажет, какого хрена? Рождество, Новый Год, птички, зайки и проч.
Такой Илья мне близок и дорог. Такой Наполеон мне понятен и мною любим. Вот и все, что я хочу сказать в сове оправдание. И мне мальчики кажутся куда более сложными, выходящими за рамки своей прописанной фильмом роли. Хотя, может быть я ошибаюсь. И это моя любовь их так извратно многообразит.
ХЭ я тут не вижу. Но вижу редкие встречи, когда кто-то проезжает мимо. Не ради секса(я его первый раз писать отважилсо), а просто, чтобы увидеть, убедиться, что жив, в порядке, общего будущего в том контексте им точно не видать.Вот такой подарочек.
Со всей моей любовью к мальчику и Вам, дорогой заказчик.
Автор
-
-
30.12.2017 в 00:25С музыкой получилась такая история. Вечером 24.12. эти две песни запостила у себя whisky & soda. А я крокодила мимо и увидела, что у нее выложены две ранее не слышанные мною песни одной из моих любимых групп. И села их слушать, одновременно медитируя на заглушку с шариками. И поняла, что по ритму мерцания и звучания они совпадают. И вообще, пуркуа бы не украсить предрождественский пост рождественскими песенками.
Так что они попали туда случайно, но случайности - они вообще обычно не случайны. И если песенки Abney Park легли саундтреком к тексту и порадовали одаряемого, то я очень рада.
Гость, а я что говорила! Очень даже рождественский текст!
-
-
03.01.2018 в 10:21